Имя.
- Вы можете звать её Чайкой, милые мои, можете звать Прахом и Пылью, но никогда не употребляйте сокращение, Чай, ибо это привилегия лишь для избранных, близких, родных, в конце концов.
Вы имеете право давать ей клички, окрестить, как и другие – разбитым зеркалом, безумием осени, весенней горячкой, дыханием зимы, вы можете перебрать все времена года и явления, но никогда не найдете истины. Слишком мимолетна её правда.
Цепь имён.
- Она одиночка, коя вступила в племя. Так что, боюсь, цепь имен осталась в бездне её мыслей.
Возраст.
- 38 лун.
Племя.
- Речное, думаю.
Статус в племени.
- Глашатай ?
Биография.
- « - Донни, милый мой, что за кошка вчера приходила к тебе? Я слышала, вы ругались, милый.
- Да, это Чайка.
- М-м. Не помню такой.
- С…Сестра.
- Аааа… Ну чтоже ты раньше не сказал, пушистый? Я вот тут подумала, что неплохо было бы поохотится. И да, расскажи о своём детстве, Донни.
- Тебе так нравится называть меня по имени?
- Не переводи тему, да, Донни, нравит-тся.
- Ох».
Донни, милый Донни, так расскажи своей очередной пассии свою историю, что же ты? Вот она я – под покрывалом темноты, на этой тропинке, в зарослях – отдыхаю, слышу, чувствую, как просыпается тоска. Давай, Донни, милый, расскажи.
А я посмеюсь.
« - Родились мы здесь, как ты знаешь. Недалеко от дома человека, да так они называются, прошу, не делай такие большие глаза – мы не были домашними, мы были сами по себе. Чай, ой да, она не любит, когда её так называют посторонние, а я, наверное, не посторонний… да, я отвлекся. Так вот, Чайка была второй по старшинству, а я самый младший. Да перестань уже на меня так смотреть, не вкусный я, вон мышь побежала! Так вот.
Мама нас любила одинаково, ну, я так думаю. Но уж худой всё время бывала Чайка и не просто так – знаешь, она спасла меня от голодной смерти, тогда дичи было мало, и она делилась со мной, так как старший брат на нас наплевал и даже не смотрел в нашу сторону. Да-да, нас всего было трое.
А потом… Знаешь, это самое страшное, что я видел в жизни. Мама увела Чайку с братом на охоту, да, не знаю я его имени, вспоминать тошно – такой был урод моральный. Да перестань меня хвостом по губам бить, я-то откуда знаю, когда ты его в последний раз чистила!!!».
Ох-хо, Донни, зайчишка, ты опять пробудил во мне нежность к детям. Ты был таким беззащитным, я кормила тебя, забывая о себе. Наверное, это тебе должна я сказать спасибо – теперь я мало ем, но кости выпирают, да-да, это пугает окружающих. Ах, Донни, хватит уже ругаться на влюбленную кошечку, рассказывай, повествуй… Мне интересна моя жизнь с твоих страниц, Донни.
« - С той охоты вернулась только Чайка. Она была странной, да, намного странней, чем даже сейчас. Она была в трансе.
Потом я узнал, что нашу мать сбила машина, ну железные чудища двуногих на гремящей тропе. Вы все – древние мыши, раз не знаете таких простых названий. Нет, я буду фыркать, сколько влезет! И вообще, слушай меня, а не то будешь охотиться одна и мне наплевать, что ты боишься темноты!»
Мамо-очка. Ты до сих пор мне снишься, мама. Но я не помню тебя, моя милая, я помню только месиво, кровь, рев машин. Нет. Никогда, мама, никогда больше я не подойду к дорогам. Едва почувствую под лапами ровную поверхность, так меня начинает колотить – а это уже слабость, а я привыкла держаться от слабостей подальше.
Ах да, Донни что-то говорит, прости мамочка, я потом поговорю с тобой, прости.
« - Знаешь, это были самые страшные дни в моей жизни. Да, я кот, и я не должен признаваться в том ужасе, который испытал. Но я не могу….
В ней, в Чайке, конечно, в ком же ещё?! В общем, в ней что-то сломалось. Я почти слышал тот осязаемый хруст, когда она подняла голову ранним утром. Она сказала мне, что любит меня, а потом ушла.
И да, я не знаю, что было с ней потом, но когда она пришла вчера…
Мне было страшно.
Её не осталось, понимаешь? Только глаза – теплые, карие, но такие пустые. Мне хотелось плакать, верно, я чувствителен.
Она много говорит, но такой бред, чисто её мысли, только мне становилось жутко, лишь я представлял, что тогда творится в её голове. Но суть я всё-таки уловил.
Меня назвали мерзавцем, да – не делай такую гримасу, я и в самом деле мерзавец в её глазах….
Всё, пошли, я не хочу об этом говорить».
Донни… Донни…
Знаешь ты, что я пережила? Как меня трясло от вида дорог, от рева машин, как я едва не погибла от лап других котов – племенных, должно быть, ведь я перешла границу, чтобы обойти трассу. Знаешь ты, как я ненавидела весь мир, когда мои глаза ловили силуэты матерей и их котят?
Ты сломал мне всё. Тогда, да-да, тогда я не сразу ушла. Я рассказала тебе всё, что видела.
И это я была ранимой, плохой мальчик Донни.
Ты плюнул мне в душу, сказав, что нам и без матери будет хорошо. Ты успокаивал меня?! Ты… ты самый жалкий трус на свете. Ты испугался тем утром моей безумной улыбки, ты оставил меня, ты скрылся в лесу, сказав, что идешь на охоту. А я.… Ждала тебя, но ты не вернулся.
Подонок.
Ты оставил меня в моем море безумия, столкнул с обрыва своим уходом, не попрощавшись, не сказав ни слова. Знаешь ты, как меня крутило в первые дни одиночества? Как я безрассудно пыталась найти тебя по запаху. Почти встала на след, как дождь смысл мою улыбку.
Дождь, дождь, дождь…
Ненавижу.
Замкнулась, перестала слушать окружающий мир, наполнила голову и сознание тем спасительным бредом, который тебя напугал, подлец Донни. Теперь я торжествую – ибо я живу. Жажду сильных эмоций, боли – как своей, так и чужой. Я привыкла к боли, Донни, я привыкла к ней – это наркотик, который туманит сознание и не дает прорваться воспоминаниям.
Именно поэтому я пришла к тебе, братец.
Чтобы получить новую дозу и доставить тебе некое… Неудовлетворение.
Ты рассказывал, рассказывал, а я видела, как нервно покачивается твой хвост, как ты испуганно смотришь по сторонам, как судорожно вырывается воздух из твоей глотки – о, как я хотела, чтобы ты заткнулся на всегда, Донни…
Но тогда тебя не станет, тогда не станет памятника моей слабости…
Сдохни, Донни, просто от страха, что я когда-нибудь приду за тобой.
А я понесу свой бред и ненависть дальше, ища новых знакомств, новых порций боли.
О, Донни, сам того не подозревая, ты дал мне стимул жить.
Хотя порой так хочется сдохнуть.
Характер.
- Принимая свою сущность как данность, не пытаясь ничего изменить в этом мире, не пытаясь узнать кого-либо настолько хорошо, чтобы суметь пробраться за спину и ударить.
Зачем?
Привычка говорить чистейшую ложь, привычка говорить правду, когда тебя прозвали лгуньей. Всё просто и предсказуемо – даже самая «правдейшая» из правд станет ложью.
Метаморфоза.
Маски, маски – мы не шаманы, но мы танцуем у костра, правда, дети? Но не нужно забывать, что это всё рухнет в один момент, маска на землю – костер для вас приготовлен инквизицией. Бред бредом погоняет, на окнах стоят горшки с цветами – мамочка, а тебе нравятся кактусы?
Нет, доченька, лучше полей герань.
Странное отчуждение, странная досада на окружающих – сплоченных, крепких вместе, но радость из-за вашей хрупкости по одиночке. Сломать, сломать – только треск, ничего больше.
Да-а, маньяки в природе – занесем в красную книгу, а, власти?
Чужая боль – так привлекает. Боль душевная – её вы не залечите никакими травами, только если семенами мака – усни, забудься, убейся, сволочь! Утешь своей безболезненной смертью уставшую целительницу, которая сама тянется к спасительной тьме…
О, глаза, глаза – где вы, потерялась, боишься, боишься – задыхаешься. Ты слепа, на глазу бельмо, всё в пленке – прозрачной, жесткой на ощупь, о, безумии-ие. Ты хочешь своей собственной боли, чтобы трясло от ненависти, но нет – сильные эмоции потухли, чертов дождь, чертов слабый костер инквизиции!
Сожгите меня, умоляю.
Метания – из огня, да в полымя. Вечные несчастья на серую голову – слишком часто посыпала её пеплом. Прахом. Вы, вы – я вас так ненавижу, но ничего не могу поделать, я люблю это сильное, жгущее чувство, я на костре.
Из ваших костей.
Милый братец, Донни, ты в прошлом, она тебя любила, верно ведь? Ты не помнишь, Донни, как она сказала тебе ключ к своему сердцу, пароль и шифр, а? Но ты не оправдал надежд, мелкий крысенок, ты растоптал всё, втоптал в грязь, оттуда и жажда мести?
Аллергия на детей.
Малы-ыши. Так безобидны, но потом – комок жестокости, о, Боги, убейте их всех, утопите, но оставьте мне парочку – мне нужна их боль.
Когти в шкуру, к шее – задыха-аешься, малыш? Прости, я слишком перестаралась, но ты уже мертв, прости-прости, мучает совесть, хочется умереть, боль в сердце, душа на клочки.
Поверишь ?
Ужа-асы.
Во снах – кровавое месиво, визг тормозов, крик в горле. О, мама, на кого ты меня оставила? Страх, фобия массивности, не подойду больше к дороге, мама, поверь – тошнит, умираю.
Доча, доченька, вернись.
Карты, шахматы, нарды, счеты – игра, игра – моя ли это игра? Делаем ставки, господа, кто же выйдет победителем? Мне нужна ваша боль, дети, не введитесь на велосипед, на конфетки, на счастье в одном мороженом. Вы ведь не знаете, что у меня в черепной коробке, давайте откроем, посмотрим? Мне тоже интересно, дети, наверное, там розовая сахарная вата, фу.
Странно, странно.
Ты так хочешь сдохнуть, но инстинкт самосохранения тянет к свету. Ты так хочешь уничтожить весь этот жалкий мирок, отомстить детям всем – в целости, но тебе так одиноко порой. Ты так научилась обманывать других, что сама не веришь себе.
Против, против, против !
Против покоя, против анабиоза – схвати меня за загривок, убей меня, сделай больно – я должна что-то почувствовать, я должна жить, я должна испытывать какие-то эмоции.
Но, к сожалению, вы все проигрываете в первом же раунде.
Простите, простите, грешная душа.
Верите ?
Внешность.
- Ах-ха, сладкие мои, вы по адресу – только у нас самые зыбучие пески, самые пугающие образы, самые-самые расплывчатые своим очарованием…
Вы не поверите, если я скажу Вам, что Чайка стоит рядом с Вами. Но оглянетесь – прямо сейчас, прямо сейчас, да, дорогие мои…
Магия слова.
Внешность не нужна – длинного языка с лихвой хватает. Могу признаться Вам, господа, что она и не особо следит за собой – короткая шерсть в разные стороны, ох-хо, ёж-оборотень, зверь-мутант. Нет, утиного клюва нет, не надейтесь, да и ядовито-розовым цветом лап, большим обилием рюшечек я тоже порадовать вас не могу…
Средний рост, ах, как это удобно, но жутко неприятно встречаться с дылдами – сверху вниз смотрят – презрение? Но она научилась, научилась даже лежа смотреть с такой снисходительной насмешкой, что всё ваше злорадство, высокие вы мои, улетучится.
Глаза, глаза – они чуть прикрыты, она как лунатик, о Боги, именно так. Кажется, что она обязательно споткнется, что её гордо вскинутая голова обязательно станет причиной падения, но нет, умницы и умнички, такого не будет – умерьте своё воображение, она слишком чутко прислушивается к окружающему миру, слишком осторожно ступает на землю и слишком внимательно смотрят на мир чуть прикрытые карие глаза.
Гордость, эта гордость, эти мягкие и обволакивающие движения, эта её пассивность, эта медлительность и вычурность, вальяжность. Ложь, ложь, ложь, дорогие мои. Протрите запотевшие очки – всё хорошо, всё прекрасно, но она – о ужас, она не проявляет истинных чувств, всё показное, пенка на молоке, всё легко снять, но трудно рассмотреть в общей массе.
Тонкость, хрупкость – не-ет. Худа, ребра выпирают, короткая шерсть – не скрыть острых углов в фигуре, да не смотрите вы так – не вкусно, подавитесь.
И мгла.
Серые тона, черные разводы – ах, милые, вы опять сунули белое с черным в стиральную машинку-у? глупые, глупые детки.
Вы можете её узнать, дети, вы можете её узнать. Но не стремитесь к этому, мой вам совет, умницы и умнички. Зря напрягаете память, бедные родители без деток – останется лишь серый туман, черные всполохи и теплые карие глаза.
Ах, но горящий дом с людьми тоже греет.
Связь с Вами|Частота посещения.
- у особ чистых кровей, кои именуют себя 'леди', есть со мной связь. Личности, коим я могу понадобиться - обращайтесь, я расскажу вам, как со мной связаться быстро и безболезненно.
- думаю, что каждый день, если госпожа судьба не подложит очередную свинью.
Отредактировано Чайка (2010-06-01 15:49:15)
